Нигина Бахриева: Таджикские правозащитники предпочитают диалог публичным акциям
Известная таджикская правозащитница рассказывает о проблемах и особенностях правозащитного движения в Таджикистане.
Нигина Бахриева: Таджикские правозащитники предпочитают диалог публичным акциям
Известная таджикская правозащитница рассказывает о проблемах и особенностях правозащитного движения в Таджикистане.
IWPR: Практически во всех странах СНГ правозащитники с подачи официальных СМИ или властей имеют скорее эпатажный образ, нежели имидж серьезных оппонентов или критиков власти. Как вы считаете, почему в странах СНГ так не любят правозащитников?
Нигина Бахриева: В зависимости от того, о какой стране бывшего Союза идёт речь, можно по разному подходить к этому вопросу. Я бы не сказала, что есть одинаковое отношение к правозащитникам, и вообще к правозащитному движению в странах СНГ.
Это также зависит от того, как вообще появилась в этих странах правозащита. Например, в России, первыми правозащитниками были бывшие политики. У них другой подход в правозащитной деятельности. Они пытались скорее на политическом уровне продвигать основные вопросы, связанные с демократией, правами человека.
В связи с этим, больше политических действий можно наблюдать, например, в России в первые годы создания правозащитного движения. Сейчас деятельность правозащитников в России стала более ограниченной, но они достаточно профессиональные. Я бы не сказала, что они не являются серьёзными оппонентами. Они делают очень серьёзные заявления, исследования и оценки в области прав человека, но вопрос именно в том, как правительство и государство принимает всё это.
О правозащитном движении в Украине и Грузии очень сложно говорить: оно достаточно активно, но, на мой взгляд, в этих странах тоже есть серьёзные проблемы.
В Кыргызстане правозащитники тяготеют к публичности. Поэтому здесь очень развиты различные акции: митинги, пикеты, общественные дискуссии. Существует очень много групп при органах государственной власти, где правозащитники пытаются отстоять свою точку зрения.
В какой-то момент все это стало причиной того, что в Кыргызстане меньше использовали правовой подход к защите прав человека, такие как: защита в суде, использование механизмов международного характера.
Но в последнее время эта ситуация более сбалансирована. У меня, например, много коллег, которые, используют стратегические судебные тяжбы, пытаются делать так, чтобы законы в этой стране начали работать. Кстати, именно неработающие законы - общая проблема для всех наших стран.
У нас в Таджикистане правозащита более лояльная, спокойная даже. Это тоже оправдано на данном этапе. В Таджикистане можно говорить о нескольких этапах развития неправительственного сектора.
Первая волна началась так же как в остальных странах бывшего Союза. После приобретения независимости, с ростом политической активности в стране, начали появляться общественные организации, которые имели организационно-правовые формы в виде общественно-политических движений.
Для общественных объединений того времени была характерна политизация их деятельности. Общественные объединения, принимая сторону того или иного политического движения в стране, активно вовлекались в политическую борьбу за власть, приобретали все более антагонистический характер.
В результате, многие из них, к концу 1992 года прекратили свое существование, а деятельность некоторых из них была приостановлена или запрещена (как несоответствующая уставной деятельности общественного объединения).
Второй этап развития НПО пришелся на гражданскую войну 1992-1997гг. Неправительственные организации этого периода создавались с помощью международных гуманитарных организаций. Основными видами деятельности этих организаций было – распространение гуманитарной помощи населению, борьба с острыми инфекционными заболеваниями (тиф, малярия), возвращение таджикских беженцев и вынужденных переселенцев в страну, поиск пропавших без вести в период гражданской войны.
В тот промежуток времени это было оправдано, так как в стране, где был полный упадок, а единственной проблемой была задача выжить, говорить о каких-то правах человека было достаточно сложно.
Рост активности правозащитного движения в стране наблюдается в период с 2000 года. Первые правозащитные организации, в основном, занимались оказанием юридической помощи и образовательными программами. В основном, в стране начали открываться и функционировать Юридические приемные и консультации по правовым вопросам для малоимущих граждан.
Параллельно начали распространяться организации по правам женщин, по правам ребенка. Характерной чертой нашей правозащиты и вообще неправительственного движения в Таджикистане стало то, что многие эти организации создавались под эгидой международных организаций. Они не были достаточно самостоятельными. Когда есть постоянное финансирование, когда за тебя думают, и пишут проекты, а ты исполняешь функцию исполнителя, то очень сложно задумываться о какой-то стратегии на будущее, о повышении потенциала.
В этом и заключается одна из причин, слабости движения правозащиты и вообще неправительственного сектора в стране. Но в последующем, начали появляться новые организации, и уровень профессионализма стал повышаться. Было очень много проектов и программ, которые были направлены на укрепление потенциала НПО: как писать проекты, как искать деньги на их осуществление, но никто особо не учил, как всё-таки использовать этот опыт, чтобы системно менять ситуацию.
Сейчас правозащита в Таджикистане начинает выходить на уровень аналитики. Здесь существуют серьёзные проблемы, так как практически нет потенциала. Можно по пальцам посчитать людей, которых привлекают в качестве экспертов в области гендера, по СМИ, по правам человека.
Если вы наблюдаете за мероприятиями, которые проходят у нас, то наверняка заметили, что там одни и те же люди. Но так практически во всех наших странах. Группа экспертов очень малочисленна. С одной стороны хорошо, что есть какой-то определённый круг аналитиков, но очень важно, чтобы этот круг расширялся, потому что проблем намного больше чем специалистов.
Донорские и международные организации всё больше начинают говорить о том, что надо разрабатывать инициативы по укреплению аналитического потенциала гражданского общества. Мы не можем до бесконечности приглашать международных консультантов, которые для нас будут делать аналитические документы. Мы должны сами научиться: это и дешевле и эффективней, так как нашему эксперту близка сама ситуация.
В защиту наших властей можно сказать, то, что они готовы сотрудничать с гражданским обществом, всегда приходят на мероприятия, рабочие встречи, круглые столы, обсуждают проблемы. Но не всегда это к чему-то ведёт. Часто бывает, что рабочая встреча закончилась, и на этом закончилось всё остальное. Здесь с одной стороны получается, что мы сами не доработали, а с другой - не всегда есть политическая воля принимать решения. У нас в стране, мы работаем по принципу «Вода камень точит». Всё равно со временем мы приходим к изменениям.
IWPR: А в принципе, выполняют ли сегодня свои функции правозащитники Таджикистана? В чем особенности этого движения в нашей стране?
Бахриева: У нас много профессионалов в правозащите. Например, если мы говорим о правах человека, то это – юристы. Хотя правозащитник не обязательно должен быть юристом, он просто должен хорошо разбираться в вопросах прав человека.
У нашего правозащитного движения есть очень свежая так называемая историческая память – это гражданская война. Поэтому мы очень осторожно относимся к каким-то публичным акциям, публичным обращениям. Всё то, что может привести к волнениям не принимается нашей правозащитой. А если этого нет, то нужно искать альтернативы. В данном случае - это диалог. Попытка переговоров - более длительный процесс, хотя иногда более эффективный.
Здесь нам не хватает отстаивания своей точки зрения. Иногда бывает так, что мы неплохо начинаем какую-то деятельность. Если помните, были попытки обсуждений по закону о доступе к информации, по законопроекту об общественных организациях, о религиозных организациях.
Начало всегда очень хорошее. Делают анализы, обсуждают. А потом когда встаёт вопрос «А что дальше? Какой закон будет в результате?», то нет вот этих дальнейших действий. Необходимо начать контролировать этот процесс в парламенте, встречаться с депутатами, пытаться убедить их в том, что есть определённые проблемы в законопроекте, и нужно с этим что-то делать. Но этого нет, мы не идем до конца
IWPR: С чем это связано?
Бахриева: Мне кажется, что многие не хотят проблем с властью. Есть какие-то совместные проекты, работа с правительством, и они не хотят чтоб «закручивали гайки». С другой стороны мне кажется что, не хватает аргументов, достаточных знаний для того, чтобы доказать свою правоту.
У нас мало организаций, которые занимаются продвижением законодательства с точки зрения адвокации, т.е. самого процесса. Не только один круглый стол необходимо провести. Так как круглый стол – это ещё не продвижение. Начиная с оценки, анализа, выработки рекомендаций, проведения различных встреч и до конца, вплоть до инициирования парламентских слушаний. А ведь у нас никогда такие слушания не проводились.
Помню один круглый стол, где кто-то из депутатов сказал: «Вы всё время жалуетесь на то, что плохие законы, на то, что нет гармонизации законодательства. А вы лучше скажите что делать? Так как мы несколько раз пытались законопроекты печатать и не получили никаких комментариев с вашей стороны». У нас нет системного подхода к решению проблем. В основном предоставляются сервисные услуги.
В некоторых странах, наоборот, организации начинают отходить от сервиса вообще, работая на уровне системных изменений. Такой подход делает их уязвимыми. Они перестают понимать в какой-то момент саму проблему, так как нет контакта с людьми.
Необходимы проекты, где сочетаются сервис и системные действия. Должны быть юридические приёмные. В тоже время эти приёмные должны уметь анализировать информацию и переходить на уровень переговоров и других видов действий в защиту общественных интересов, когда есть проблемы в законодательстве или в правоприменительной практике.
IWPR: По оценке Freedom House, Таджикистан относится к категории несвободных стран, хотя еще недавно этот статус был «частично свободная». Насколько может усугубиться ситуация, по вашему мнению?
Бахриева: Дать однозначную оценку по этому вопросу очень сложно. Но мне не нравится ситуация с точки зрения соблюдения прав человека в стране. Пошла тенденция более открытого диалога с международными организациями и гражданским обществом. И это следует признать.
Больше обсуждаются законопроекты, и есть совместные инициативы. Есть очень много реформ в той или иной области. Есть хорошие тенденции к тому что ситуация улучшается. Много инициатив внутри органов государственной власти, направленных на улучшение кадрового вопроса и на попытки реформирования самой системы. Это всё ведёт к тому, что хоть и не большими шагами, но мы всё равно достигаем каких-то улучшений в области прав человека.
С другой стороны есть действия, которые можно расценивать как принцип «шаг вперёд, два назад». Например, то, что происходит в сфере средств массовой информации. В данном случае судебная власть просто объявила войну «четвёртой власти». Это очень плохая тенденция.
Не происходит реформирования в системе законодательства в области СМИ. Все те новые документы, которые принимаются, так или иначе, ухудшают ситуацию в области свободы выражения мнений. Это может привести к тому, что сегодня начинают подавать иски против СМИ, а завтра то же самое может случиться, и с другими, например общественными организациями за их доклады или альтернативные отчеты, где есть критика.
А это может привести к искам об оскорблении чести и достоинства. И в свою очередь в результате никто не захочет больше ничего говорить. Не будет, так называемой, конструктивной критики.
Если оценивать ситуацию в других странах, то анализы кейсов по свободе выражения мнений представителей ОБСЕ показали что Таджикистан и Казахстан находятся на одном уровне. Слава богу, что нам ещё далеко в этом плане до Узбекистана. По сути, эта тенденция вызывает две очень серьезные проблемы: ограничение свободы выражения мнений и определённый кризис судебной власти.
Всё это может привезти к тому, что шаткое доверие к судебной власти которое еще существует, может просто исчезнуть. Суд окончательно утратит образ защитника прав человека. А это абсолютный кризис государственной системы в целом.
IWPR: Как можно улучшить ситуацию по вашему мнению?
Нигина Бахриева: До недавнего времени мы говорили о том, что необходимы законы, которые соответствуют международным стандартам. Сейчас много таких законов. Однако нужно работать в двух направлениях. Необходимо пытаться подавать в суды и требовать защиту своих интересов в судебных органах.
У нас есть очень хороший механизм конституционного суда, к которому практически никто не обращается. Можно через него пытаться менять законодательство, защищать свои интересы в случаях, когда парламент принимает неконституционные законы, а суды их применяют. Правовая система очень обширна, и без ошибок не обходится.
Бездействие приводит к тому, что ничего не меняется. Оно обусловлено либо невежеством, иногда страхом. Но необходимо, чтобы само гражданское общество и население активизировались.
IWPR: Такое ощущение, что в стремлении найти диалог с властями правозащитники предпочитают не замечать реальных проблем и нарушений в нашей стране. Кажется, что даже в соседнем Узбекистане – стране более закрытой, правозащитники занимают более активную позицию. Что вы об этом думаете?
Бахриева: Отчасти я с этим согласна. Но я бы не сказала, что в Узбекистане правозащитники более активны. Их меньше, но их голос, вернее, даже крик отчаяния, более громкий.
Я отдаю должное тем, кто в Узбекистане еще пытается что-то сделать. В таких условиях - это всегда хождение по острию ножа. Очень многие правозащитники находятся за пределами страны, и это очень плохо.
У нас пытаются поднимать и обсуждать проблемы, но нужно быть более критичными по некоторым вопросам. Я не думаю, что это приведёт к тому, что власти сильно «обидятся». Они ведь тоже понимают, что нужно что-то менять.
Думаю, власти пойдут на диалог, в случае если эта критика будет обоснованной. Например, о судебной системе необходимо говорить конкретно, что именно плохо, и что конкретно нужно делать. И то же самое в любой другой сфере.
Очень часто на каких-то мероприятиях органы государственной власти говорят: «Ну конечно вам легко. Вы всё время критикуете. Вы думаете, мы не знаем, что существуют проблемы? Вы нам лучше скажите, что делать исходя из того бюджета, которым мы располагаем, исходя из тех кадров, которые у нас есть? И мы будем думать вместе, что конкретно можно сделать в этом направлении».
IWPR: Среди основных правозащитных проблем Таджикистана, отмеченных в докладе HRW - недоступность правосудия, процессуальные нарушения и недозволенное обращение с задержанными, избыточный контроль правительства над неправительственными и религиозными организациями, политическими партиями, СМИ, проблемы с доступом к продовольствию и пр. По вашему мнению, на сегодня какая проблема является наиболее острой и почему?
Бахриева: На самом деле, куда не ткни: всюду есть острые проблемы. Но в этом году я бы на первое место вынесла проблемы свободы выражения мнений, доступа к информации, справедливости судебных процессов. Вот это тройка лидеров за первые два месяца 2010 года. Всё ещё достаточно актуальными являются проблемы выселения.
IWPR: Распространение акций Рогунской ГЭС приобретает массовый характер. Не смотря на гарантии со стороны президента и требования о том, что приобретение акций должно быть добровольным во многих организациях используется административный рычаг. Почему по этому поводу молчат правозащитники?
Бахриева: Потому, что они очень часто молчат, когда дело носит политический характер. Это немного странно. В правовом государстве есть такой принцип – принцип доверия к властям. Президент – это высокий уровень власти. Если он публично заявляет о том, что он гарантирует, что эти взносы должны быть добровольными, то мы должны верить в его слова.
Если другие органы власти на уровне учебных заведений, и других госорганов заставляют покупать акции Рогунской ГЭС, а люди отказываются, по каким либо причинам, и поэтому у них возникают определённые проблемы, то они могут пойти в тот же самый суд. Необходимо начать об этом говорить и посмотреть, что из этого выйдет.
Нельзя заставлять. Не купил акцию: не поставили тебе зачёт в университете, не купил акцию: пиши заявление об уходе и т.д. Это ведь нарушение закона. Есть призыв покупать акции Рогуна, призыв помочь и есть гражданская воля и ответственность каждого человека, который по мере своих возможностей, по уровню своего патриотизма будет или не будет покупать эти акции.
Понятное дело, что эти акции направлены на то, чтобы попытаться изменить ситуацию в стране с энергетическим кризисом. Но, здесь существует определённая степень недоверия. Сколько акций было куплено? Куда делись деньги, как они распределяются? Если будет налажена система, и она будет прозрачной, может быть очень многие, кто не хотел до этого покупать акции, сами захотят это сделать.
IWPR: Нигина, вы не могли бы прояснить причины депортации вас из Бишкека в декабре прошлого года?
Бахриева: Причины не выяснились, но я могу сказать, что я предполагаю, и что думаю по этому поводу.
Дело в том, что я являюсь экспертом в области системы защиты прав человека ООН. Начиная с 2004 года, я работаю в программе, которая проводится Молодёжной правозащитной группой в Кыргызстане - «Курсы для практикующих адвокатов по имплементации Международного пакта о гражданских политических правах и факультативного протокола к нему».
В рамках программы эксперты, среди которых члены комитета ООН по правам человека, авторитетные судьи и адвокаты из различных стран Европы и СНГ - учат адвокатов, как правильно составлять индивидуальные жалобы в комитет ООН по правам человека.
Например, если Таджикистан является членом Факультативного протокола, и первые такие жалобы были поданы в 2000 году, то в Кыргызстане до 2004 года ни одной жалобы не было, хотя они раньше присоединились к Пакту и Факультативному протоколу.
В августе 2009 года, меня пригласили на этот семинар. Там были адвокаты, которые участвовали в процессе по Ноокатским событиям. Напомню, что в ноябре 2008 года в Ноокате запретили праздновать праздник Рамазан, и все это вылилось в акции протеста и судебные преследования.
Адвокаты, которые защищали людей, которые были осуждены, говорили о различных нарушениях прав человека, такие как пытки, несправедливый судебный процесс и прочие нарушения. Потом, мне присылали первые жалобы и просили, чтоб я дала оценку, насколько они соответствуют процедурам обращения в комитет ООН.
В декабре 2009 года я по приглашению офиса кыргызского обмудсмена поехала в Бишкек на семинар по мониторингу закрытых учреждений, но была депортирована без права посещать эту страну 10 лет. Когда я спросила о причинах, мне ответили, что у меня были проблемы с правоохранительными органами Кыргызстана в сентябре.
Но это не правда. У меня никогда не было проблем ни с таможенными службами, ни с пограничными службами, ни с документами. Сейчас я подготовила доверенность на представлении моих интересов и отправила своим коллегам из Независимой правозащитной группы в Бишкеке. Я намерена обжаловать это решение о депортации.
Нигина Бахриева: В зависимости от того, о какой стране бывшего Союза идёт речь, можно по разному подходить к этому вопросу. Я бы не сказала, что есть одинаковое отношение к правозащитникам, и вообще к правозащитному движению в странах СНГ.
Это также зависит от того, как вообще появилась в этих странах правозащита. Например, в России, первыми правозащитниками были бывшие политики. У них другой подход в правозащитной деятельности. Они пытались скорее на политическом уровне продвигать основные вопросы, связанные с демократией, правами человека.
В связи с этим, больше политических действий можно наблюдать, например, в России в первые годы создания правозащитного движения. Сейчас деятельность правозащитников в России стала более ограниченной, но они достаточно профессиональные. Я бы не сказала, что они не являются серьёзными оппонентами. Они делают очень серьёзные заявления, исследования и оценки в области прав человека, но вопрос именно в том, как правительство и государство принимает всё это.
О правозащитном движении в Украине и Грузии очень сложно говорить: оно достаточно активно, но, на мой взгляд, в этих странах тоже есть серьёзные проблемы.
В Кыргызстане правозащитники тяготеют к публичности. Поэтому здесь очень развиты различные акции: митинги, пикеты, общественные дискуссии. Существует очень много групп при органах государственной власти, где правозащитники пытаются отстоять свою точку зрения.
В какой-то момент все это стало причиной того, что в Кыргызстане меньше использовали правовой подход к защите прав человека, такие как: защита в суде, использование механизмов международного характера.
Но в последнее время эта ситуация более сбалансирована. У меня, например, много коллег, которые, используют стратегические судебные тяжбы, пытаются делать так, чтобы законы в этой стране начали работать. Кстати, именно неработающие законы - общая проблема для всех наших стран.
У нас в Таджикистане правозащита более лояльная, спокойная даже. Это тоже оправдано на данном этапе. В Таджикистане можно говорить о нескольких этапах развития неправительственного сектора.
Первая волна началась так же как в остальных странах бывшего Союза. После приобретения независимости, с ростом политической активности в стране, начали появляться общественные организации, которые имели организационно-правовые формы в виде общественно-политических движений.
Для общественных объединений того времени была характерна политизация их деятельности. Общественные объединения, принимая сторону того или иного политического движения в стране, активно вовлекались в политическую борьбу за власть, приобретали все более антагонистический характер.
В результате, многие из них, к концу 1992 года прекратили свое существование, а деятельность некоторых из них была приостановлена или запрещена (как несоответствующая уставной деятельности общественного объединения).
Второй этап развития НПО пришелся на гражданскую войну 1992-1997гг. Неправительственные организации этого периода создавались с помощью международных гуманитарных организаций. Основными видами деятельности этих организаций было – распространение гуманитарной помощи населению, борьба с острыми инфекционными заболеваниями (тиф, малярия), возвращение таджикских беженцев и вынужденных переселенцев в страну, поиск пропавших без вести в период гражданской войны.
В тот промежуток времени это было оправдано, так как в стране, где был полный упадок, а единственной проблемой была задача выжить, говорить о каких-то правах человека было достаточно сложно.
Рост активности правозащитного движения в стране наблюдается в период с 2000 года. Первые правозащитные организации, в основном, занимались оказанием юридической помощи и образовательными программами. В основном, в стране начали открываться и функционировать Юридические приемные и консультации по правовым вопросам для малоимущих граждан.
Параллельно начали распространяться организации по правам женщин, по правам ребенка. Характерной чертой нашей правозащиты и вообще неправительственного движения в Таджикистане стало то, что многие эти организации создавались под эгидой международных организаций. Они не были достаточно самостоятельными. Когда есть постоянное финансирование, когда за тебя думают, и пишут проекты, а ты исполняешь функцию исполнителя, то очень сложно задумываться о какой-то стратегии на будущее, о повышении потенциала.
В этом и заключается одна из причин, слабости движения правозащиты и вообще неправительственного сектора в стране. Но в последующем, начали появляться новые организации, и уровень профессионализма стал повышаться. Было очень много проектов и программ, которые были направлены на укрепление потенциала НПО: как писать проекты, как искать деньги на их осуществление, но никто особо не учил, как всё-таки использовать этот опыт, чтобы системно менять ситуацию.
Сейчас правозащита в Таджикистане начинает выходить на уровень аналитики. Здесь существуют серьёзные проблемы, так как практически нет потенциала. Можно по пальцам посчитать людей, которых привлекают в качестве экспертов в области гендера, по СМИ, по правам человека.
Если вы наблюдаете за мероприятиями, которые проходят у нас, то наверняка заметили, что там одни и те же люди. Но так практически во всех наших странах. Группа экспертов очень малочисленна. С одной стороны хорошо, что есть какой-то определённый круг аналитиков, но очень важно, чтобы этот круг расширялся, потому что проблем намного больше чем специалистов.
Донорские и международные организации всё больше начинают говорить о том, что надо разрабатывать инициативы по укреплению аналитического потенциала гражданского общества. Мы не можем до бесконечности приглашать международных консультантов, которые для нас будут делать аналитические документы. Мы должны сами научиться: это и дешевле и эффективней, так как нашему эксперту близка сама ситуация.
В защиту наших властей можно сказать, то, что они готовы сотрудничать с гражданским обществом, всегда приходят на мероприятия, рабочие встречи, круглые столы, обсуждают проблемы. Но не всегда это к чему-то ведёт. Часто бывает, что рабочая встреча закончилась, и на этом закончилось всё остальное. Здесь с одной стороны получается, что мы сами не доработали, а с другой - не всегда есть политическая воля принимать решения. У нас в стране, мы работаем по принципу «Вода камень точит». Всё равно со временем мы приходим к изменениям.
IWPR: А в принципе, выполняют ли сегодня свои функции правозащитники Таджикистана? В чем особенности этого движения в нашей стране?
Бахриева: У нас много профессионалов в правозащите. Например, если мы говорим о правах человека, то это – юристы. Хотя правозащитник не обязательно должен быть юристом, он просто должен хорошо разбираться в вопросах прав человека.
У нашего правозащитного движения есть очень свежая так называемая историческая память – это гражданская война. Поэтому мы очень осторожно относимся к каким-то публичным акциям, публичным обращениям. Всё то, что может привести к волнениям не принимается нашей правозащитой. А если этого нет, то нужно искать альтернативы. В данном случае - это диалог. Попытка переговоров - более длительный процесс, хотя иногда более эффективный.
Здесь нам не хватает отстаивания своей точки зрения. Иногда бывает так, что мы неплохо начинаем какую-то деятельность. Если помните, были попытки обсуждений по закону о доступе к информации, по законопроекту об общественных организациях, о религиозных организациях.
Начало всегда очень хорошее. Делают анализы, обсуждают. А потом когда встаёт вопрос «А что дальше? Какой закон будет в результате?», то нет вот этих дальнейших действий. Необходимо начать контролировать этот процесс в парламенте, встречаться с депутатами, пытаться убедить их в том, что есть определённые проблемы в законопроекте, и нужно с этим что-то делать. Но этого нет, мы не идем до конца
IWPR: С чем это связано?
Бахриева: Мне кажется, что многие не хотят проблем с властью. Есть какие-то совместные проекты, работа с правительством, и они не хотят чтоб «закручивали гайки». С другой стороны мне кажется что, не хватает аргументов, достаточных знаний для того, чтобы доказать свою правоту.
У нас мало организаций, которые занимаются продвижением законодательства с точки зрения адвокации, т.е. самого процесса. Не только один круглый стол необходимо провести. Так как круглый стол – это ещё не продвижение. Начиная с оценки, анализа, выработки рекомендаций, проведения различных встреч и до конца, вплоть до инициирования парламентских слушаний. А ведь у нас никогда такие слушания не проводились.
Помню один круглый стол, где кто-то из депутатов сказал: «Вы всё время жалуетесь на то, что плохие законы, на то, что нет гармонизации законодательства. А вы лучше скажите что делать? Так как мы несколько раз пытались законопроекты печатать и не получили никаких комментариев с вашей стороны». У нас нет системного подхода к решению проблем. В основном предоставляются сервисные услуги.
В некоторых странах, наоборот, организации начинают отходить от сервиса вообще, работая на уровне системных изменений. Такой подход делает их уязвимыми. Они перестают понимать в какой-то момент саму проблему, так как нет контакта с людьми.
Необходимы проекты, где сочетаются сервис и системные действия. Должны быть юридические приёмные. В тоже время эти приёмные должны уметь анализировать информацию и переходить на уровень переговоров и других видов действий в защиту общественных интересов, когда есть проблемы в законодательстве или в правоприменительной практике.
IWPR: По оценке Freedom House, Таджикистан относится к категории несвободных стран, хотя еще недавно этот статус был «частично свободная». Насколько может усугубиться ситуация, по вашему мнению?
Бахриева: Дать однозначную оценку по этому вопросу очень сложно. Но мне не нравится ситуация с точки зрения соблюдения прав человека в стране. Пошла тенденция более открытого диалога с международными организациями и гражданским обществом. И это следует признать.
Больше обсуждаются законопроекты, и есть совместные инициативы. Есть очень много реформ в той или иной области. Есть хорошие тенденции к тому что ситуация улучшается. Много инициатив внутри органов государственной власти, направленных на улучшение кадрового вопроса и на попытки реформирования самой системы. Это всё ведёт к тому, что хоть и не большими шагами, но мы всё равно достигаем каких-то улучшений в области прав человека.
С другой стороны есть действия, которые можно расценивать как принцип «шаг вперёд, два назад». Например, то, что происходит в сфере средств массовой информации. В данном случае судебная власть просто объявила войну «четвёртой власти». Это очень плохая тенденция.
Не происходит реформирования в системе законодательства в области СМИ. Все те новые документы, которые принимаются, так или иначе, ухудшают ситуацию в области свободы выражения мнений. Это может привести к тому, что сегодня начинают подавать иски против СМИ, а завтра то же самое может случиться, и с другими, например общественными организациями за их доклады или альтернативные отчеты, где есть критика.
А это может привести к искам об оскорблении чести и достоинства. И в свою очередь в результате никто не захочет больше ничего говорить. Не будет, так называемой, конструктивной критики.
Если оценивать ситуацию в других странах, то анализы кейсов по свободе выражения мнений представителей ОБСЕ показали что Таджикистан и Казахстан находятся на одном уровне. Слава богу, что нам ещё далеко в этом плане до Узбекистана. По сути, эта тенденция вызывает две очень серьезные проблемы: ограничение свободы выражения мнений и определённый кризис судебной власти.
Всё это может привезти к тому, что шаткое доверие к судебной власти которое еще существует, может просто исчезнуть. Суд окончательно утратит образ защитника прав человека. А это абсолютный кризис государственной системы в целом.
IWPR: Как можно улучшить ситуацию по вашему мнению?
Нигина Бахриева: До недавнего времени мы говорили о том, что необходимы законы, которые соответствуют международным стандартам. Сейчас много таких законов. Однако нужно работать в двух направлениях. Необходимо пытаться подавать в суды и требовать защиту своих интересов в судебных органах.
У нас есть очень хороший механизм конституционного суда, к которому практически никто не обращается. Можно через него пытаться менять законодательство, защищать свои интересы в случаях, когда парламент принимает неконституционные законы, а суды их применяют. Правовая система очень обширна, и без ошибок не обходится.
Бездействие приводит к тому, что ничего не меняется. Оно обусловлено либо невежеством, иногда страхом. Но необходимо, чтобы само гражданское общество и население активизировались.
IWPR: Такое ощущение, что в стремлении найти диалог с властями правозащитники предпочитают не замечать реальных проблем и нарушений в нашей стране. Кажется, что даже в соседнем Узбекистане – стране более закрытой, правозащитники занимают более активную позицию. Что вы об этом думаете?
Бахриева: Отчасти я с этим согласна. Но я бы не сказала, что в Узбекистане правозащитники более активны. Их меньше, но их голос, вернее, даже крик отчаяния, более громкий.
Я отдаю должное тем, кто в Узбекистане еще пытается что-то сделать. В таких условиях - это всегда хождение по острию ножа. Очень многие правозащитники находятся за пределами страны, и это очень плохо.
У нас пытаются поднимать и обсуждать проблемы, но нужно быть более критичными по некоторым вопросам. Я не думаю, что это приведёт к тому, что власти сильно «обидятся». Они ведь тоже понимают, что нужно что-то менять.
Думаю, власти пойдут на диалог, в случае если эта критика будет обоснованной. Например, о судебной системе необходимо говорить конкретно, что именно плохо, и что конкретно нужно делать. И то же самое в любой другой сфере.
Очень часто на каких-то мероприятиях органы государственной власти говорят: «Ну конечно вам легко. Вы всё время критикуете. Вы думаете, мы не знаем, что существуют проблемы? Вы нам лучше скажите, что делать исходя из того бюджета, которым мы располагаем, исходя из тех кадров, которые у нас есть? И мы будем думать вместе, что конкретно можно сделать в этом направлении».
IWPR: Среди основных правозащитных проблем Таджикистана, отмеченных в докладе HRW - недоступность правосудия, процессуальные нарушения и недозволенное обращение с задержанными, избыточный контроль правительства над неправительственными и религиозными организациями, политическими партиями, СМИ, проблемы с доступом к продовольствию и пр. По вашему мнению, на сегодня какая проблема является наиболее острой и почему?
Бахриева: На самом деле, куда не ткни: всюду есть острые проблемы. Но в этом году я бы на первое место вынесла проблемы свободы выражения мнений, доступа к информации, справедливости судебных процессов. Вот это тройка лидеров за первые два месяца 2010 года. Всё ещё достаточно актуальными являются проблемы выселения.
IWPR: Распространение акций Рогунской ГЭС приобретает массовый характер. Не смотря на гарантии со стороны президента и требования о том, что приобретение акций должно быть добровольным во многих организациях используется административный рычаг. Почему по этому поводу молчат правозащитники?
Бахриева: Потому, что они очень часто молчат, когда дело носит политический характер. Это немного странно. В правовом государстве есть такой принцип – принцип доверия к властям. Президент – это высокий уровень власти. Если он публично заявляет о том, что он гарантирует, что эти взносы должны быть добровольными, то мы должны верить в его слова.
Если другие органы власти на уровне учебных заведений, и других госорганов заставляют покупать акции Рогунской ГЭС, а люди отказываются, по каким либо причинам, и поэтому у них возникают определённые проблемы, то они могут пойти в тот же самый суд. Необходимо начать об этом говорить и посмотреть, что из этого выйдет.
Нельзя заставлять. Не купил акцию: не поставили тебе зачёт в университете, не купил акцию: пиши заявление об уходе и т.д. Это ведь нарушение закона. Есть призыв покупать акции Рогуна, призыв помочь и есть гражданская воля и ответственность каждого человека, который по мере своих возможностей, по уровню своего патриотизма будет или не будет покупать эти акции.
Понятное дело, что эти акции направлены на то, чтобы попытаться изменить ситуацию в стране с энергетическим кризисом. Но, здесь существует определённая степень недоверия. Сколько акций было куплено? Куда делись деньги, как они распределяются? Если будет налажена система, и она будет прозрачной, может быть очень многие, кто не хотел до этого покупать акции, сами захотят это сделать.
IWPR: Нигина, вы не могли бы прояснить причины депортации вас из Бишкека в декабре прошлого года?
Бахриева: Причины не выяснились, но я могу сказать, что я предполагаю, и что думаю по этому поводу.
Дело в том, что я являюсь экспертом в области системы защиты прав человека ООН. Начиная с 2004 года, я работаю в программе, которая проводится Молодёжной правозащитной группой в Кыргызстане - «Курсы для практикующих адвокатов по имплементации Международного пакта о гражданских политических правах и факультативного протокола к нему».
В рамках программы эксперты, среди которых члены комитета ООН по правам человека, авторитетные судьи и адвокаты из различных стран Европы и СНГ - учат адвокатов, как правильно составлять индивидуальные жалобы в комитет ООН по правам человека.
Например, если Таджикистан является членом Факультативного протокола, и первые такие жалобы были поданы в 2000 году, то в Кыргызстане до 2004 года ни одной жалобы не было, хотя они раньше присоединились к Пакту и Факультативному протоколу.
В августе 2009 года, меня пригласили на этот семинар. Там были адвокаты, которые участвовали в процессе по Ноокатским событиям. Напомню, что в ноябре 2008 года в Ноокате запретили праздновать праздник Рамазан, и все это вылилось в акции протеста и судебные преследования.
Адвокаты, которые защищали людей, которые были осуждены, говорили о различных нарушениях прав человека, такие как пытки, несправедливый судебный процесс и прочие нарушения. Потом, мне присылали первые жалобы и просили, чтоб я дала оценку, насколько они соответствуют процедурам обращения в комитет ООН.
В декабре 2009 года я по приглашению офиса кыргызского обмудсмена поехала в Бишкек на семинар по мониторингу закрытых учреждений, но была депортирована без права посещать эту страну 10 лет. Когда я спросила о причинах, мне ответили, что у меня были проблемы с правоохранительными органами Кыргызстана в сентябре.
Но это не правда. У меня никогда не было проблем ни с таможенными службами, ни с пограничными службами, ни с документами. Сейчас я подготовила доверенность на представлении моих интересов и отправила своим коллегам из Независимой правозащитной группы в Бишкеке. Я намерена обжаловать это решение о депортации.
