АРМЕНИЯ: ЖУРНАЛИСТ ПОПЛАТИЛСЯ ЗА СВОЮ НЕЗАВИСИМОСТЬ

Кто-то сторожил меня у подъезда, потом следовал за мной по темным вечерним улицам, выбирая момент, и, найдя его, бросил мне под ноги боевую гранату. А может быть, кто-то «заказал» меня киллеру, который и совершил покушение. Не знаю.

Я остался в живых, благодаря счастливой случайности: граната закатилась под бордюр тротуара, где и взорвалась в тот момент, когда я поднялся на тротуар. Бордюр принял на себя главный удар, а я отделался всякими «мелочами», вроде осколка в легком, ранениями лица, головы, обеих ног и рук.

За что?

Бог мой, если бы я знал! В момент, когда бросили гранату, я шел брать интервью для статьи, которую готовил уже несколько дней. Статья эта должна была быть посвящена трехлетию убийств 27 октября.

Были ли у меня какие-то громкие разоблачения? Прежде, чем ответить на этот вопрос, нужно задаться другим: а что, значит, есть в Армении могущественная сила, заинтересованная в том, чтобы разоблачения не были сделаны? И на этот вопрос у меня нет ответа.

Да и не было у меня никаких страшных фактов или предположений. И вообще, статья моя должна была быть не о самом преступлении, а о событиях трех последующих лет. Но многие об этом пишут. И ничего, живут.

Значит, меня хотели убить, физически ликвидировать совсем не из-за этого. А из-за чего?

Бытовые причины придется исключить. Не было у меня любовницы с ревнивым мужем, не брал я больших денег в долг, бизнесом никогда не занимался.

То есть, кажется, не было таких ситуаций, чтобы кто-то хотел меня убрать. Чтобы не было Марка Григоряна на земле.

Да нет, была одна. Я говорю о громком убийстве в кафе «Поплавок», когда один из охранников президента Кочаряна затащил в туалет и убил человека, непочтительно поздоровавшегося с президентом, который вместе с Шарлем Азнавуром был в кафе. Я был одним из немногих, кто открыто заговорил об этом бесстыдном инциденте.

Правда, прошло уже больше года, охранник давно осужден (условно, то есть не провел в тюрьме ни минуты), потом его, кажется, повысили в должности, и для него этот эпизод можно считать исчерпанным.

Но почему следователи, расследующие покушение на меня, каждый раз, когда я заговариваю об этом случае, прячут ручки и заводят разговор о состоянии моих ран? Почему они проверяют, моя ли кровь была на моих туфлях (Боже, а чья еще?), но не проверяют его причастности к покушению? Не знаю.

И все же у меня есть предположение. Кажется мне, что меня хотели убить не за какое-то конкретное действие, а за их совокупность. За все, что я сделал. А что я сделал?

Начнем с того, что я принципиально и давно выступаю за установление мира с Азербайджаном. Еще в феврале 1992 года мы с отцом выступили за немедленное прекращение огня и начало переговоров о статусе Карабаха. Собственно, мы предложили то, что впоследствии и случилось.

Конечно, я не предполагаю, что наше воззвание каким-либо образом предопределило развитие событий, но идея, что называется, витала в воздухе, и мы ее подхватили.

Потом я был в составе самой первой группы армянских журналистов, побывавшей в Азербайджане. Потом я оказался первым армянским автором, написавшим статью в соавторстве с азербайджанским коллегой, Шахином Рзаевым. Это была статья о мирном урегулировании, опубликованная в один и тот же день в Ереване (газета «Аравот»), Баку («Эхо») и Интернете (www.iwpr.net).

Статья получилась хорошей. Настолько, что не было нареканий ни с армянской, ни с азербайджанской стороны. В общем, меня считают одним из «голубей» карабахского урегулирования, и, наверно, не зря.

Затем я в интервью азербайджанской газете «Зеркало» назвал Роберта Кочаряна диктатором. Многих в Армении и диаспоре это возмутило.

Ладно, за такое не убивают. За это пишут статьи, поливают грязью. Что, собственно, и было сделано. Ну и ладно.

За последние несколько лет я стал известен как журналист-аналитик и автор очерков об этнических меньшинствах в Армении. Мои аналитические материалы и очерки печатались в тринадцати странах – начиная с США и кончая Южной Кореей. В этих статьях я излагал свою точку зрения на внутриполитические события в Армении, о карабахском урегулировании. Но ведь и за это не убивают.

Правда, тут есть одно обстоятельство, которое заставляет меня задуматься. Дело в том, что я не подконтролен ни одной из нынешних политических сил. Ну и что? А то, что почти все мои коллеги, работающие в СМИ Армении, так или иначе пишут для той политической силы, которая контролирует данное издание. Следовательно, эти журналисты контролируемы. Если не властями, то оппозицией.

Это, в свою очередь, означает, что они являются не независимыми «сторожевыми псами» общества, а обслуживают конкретных хозяев. А это уже значит, что заранее можно сказать, какой журналист кого будет ругать, а кого хвалить.

Таким образом, если обозреватель, скажем, газеты «Аравот» освещает дело «27 октября», то заранее известно, что будет в статье. Иначе говоря, ответы известны еще до того, как поставлены вопросы. А вот если я пишу об этом, то непонятно, каким будет результат. Склонюсь ли я к версии, согласно которой эти убийства организованы Робертом Кочаряном, или наоборот, обвиню оппозицию в этом, никто не знает до того, как статья вышла в свет. Вот этим я и опасен. Неподконтрольностью. Непредсказуемостью.

Я давно не публикую своих политических анализов в местной прессе, потому что я не хочу, чтобы мое имя ассоциировалось с какой-либо политической организацией. И пусть простят меня друзья, представляющие эти партии. Для меня очень важно быть вне политики и вне партий.

Таким образом, чтобы публиковать аналитические статьи, мне приходится обращаться к иностранным СМИ. А мои статьи, опубликованные в серьезных изданиях на Западе, волей-неволей создают отрицательный имидж президентской администрации. А вот за это в постсоветских странах по головке не гладят.

И наконец, еще один аспект моей деятельности. Сколько бы власти и близкие к ним политики не убеждали мир в том, что в Армении пресса «свободна, но не независима», я всегда говорил об обратном. Конечно, не я один. Вместе с несколькими правозащитниками.

Что получалось в результате? Власти из кожи вон лезли, создавая имидж демократической страны, где обеспечена свобода слова (а свобода слова является одним из ключевых требований Совета Европы), а нескольким людям успешно удавалось разбить эти усилия.

Да, есть еще один аспект. Трижды за последние годы я руководил группой местных специалистов, проводивших мониторинг освещения выборов. Результаты наших мониторингов, как правило, оказывались неутешительными для наших государственных СМИ, так как они, как правило, освещают выборы, в пользу властвующего претендента. А ведь государственные СМИ, особенно телевидение, обязаны отражать все точки зрения, существующие в обществе, а не одну – президентскую.

К заключениям группы мониторинга, который проводился Европейским Институтом СМИ вместе с моей группой, прислушивались международные организации, в том числе ОБСЕ и Совет Европы. Можно ли предположить, что освещение предстоящих выборов, особенно по телевидению, будет однобоким и нечестным по отношению ко всем кандидатам, кроме действующего президента? Конечно, можно.

И эти предположения очень недалеки от истины. А что если я окажусь в эпицентре будущего мониторинга и снова зафиксирую все нарушения?

И еще. Покушение на меня должно припугнуть всех остальных журналистов. Ведь я не принадлежу к радикальной оппозиции, не ругаю власти на каждом шагу, а наоборот, представляю взвешенную спокойную позицию. Уж если таких стали убивать, то что говорить об оппозиции?

Подведем итог. В последние шесть-семь лет я старался, чтобы в Армении люди могли думать так, как им хочется, и свободно выражали свои мысли. Не на кухне, а публично. Я хочу, чтобы в нашей стране закон действовал для всех. Я хочу жить в мирной стране. Наконец, я хочу жить в цивилизованной свободной стране. Кажется, это не Бог весть какие криминальные желания. И я стараюсь сделать так, чтобы эти желания воплотились в жизнь.

Видимо, все это вместе делает меня человеком нежелательным. И мне кажется, что за совокупность всего этого меня и хотели убить. А еще – чтоб другим неповадно было.

Вот и пришел за мной мой «черный человек» в светлых брюках. И есть еще один вопрос: достиг ли он поставленной цели? То есть, достаточно ли ему того, что граната брошена, или он считает, что меня ни в коем случае не должно быть на земле? Не знаю…

Марк Григорян, координатор IWPR