Исламское Государство – угроза Центральной Азии?
По словам эксперта, возвращение жителей региона после их пребывания в Сирии не обязательно означает перенос джихада в Центральную Азию, но, в то же время, идея использования ислама как инструмента социального-политического протеста была здесь всегда.
Исламское Государство – угроза Центральной Азии?
По словам эксперта, возвращение жителей региона после их пребывания в Сирии не обязательно означает перенос джихада в Центральную Азию, но, в то же время, идея использования ислама как инструмента социального-политического протеста была здесь всегда.
Ведущий эксперт по Центральной Азии сказал IWPR, что даже если Исламское государство набрало боевиков из региона, их возвращение домой не означает автоматически, что они начнут джихад против своего правительства.
Несмотря на это, Алексей Малашенко сказал, что идея о том, что авторитарные, коррумпированные светские власти должны быть заменены на исламскую систему, имеет глубокие корни в Центральной Азии и, возможно, приживется. Поэтому очень важно, чтобы правительств стран региона смогли дать достойный отпор такой угрозе не ограничиваясь репрессивными мерами, как это обычно делается.
Малашенко, эксперт по Центральной Азии Московского Центра Карнеги, дал интервью журналисту Тимуру Токтоналиеву относительно угроз, которые представляет ИГ для Кыргызстана и региона в целом.
Могут ли боевики, участвовавшие в военных действиях под знаменем ИГ, перенести конфликт в Центрально-азиатский регион?
Угроза от ИГ не так велика, как об этом говорят на самом деле. Во-первых, потому что географически два региона далеки, и во-вторых, страны Центральной Азии четко обозначили, что они ментально, культурно, политически и по другим факторам не соприкасаются с ближневосточным регионом…уже с этой точки зрения можно говорить, что угроза преувеличена, хотя страх все же существует. Во-первых, от того, что возвращаются боевики, и что они здесь начнут войну против властей.
Но отдача от их активности здесь не так велика, так что здесь больше разговоров, чем дела. Однако… если начнется резкое ухудшение социально-экономического положения жителей региона, естественно, эти ребята найдут себе применение.
Какое это количество – этого не знает никто. Пишут, что 200-300 поехало [из Кыргызстана], может быть, это только север, из Оша [юг Кыргызстана] было больше.
Поэтому для Кыргызстана потенциальные угрозы есть безусловно, но она, хочу особо подчеркнуть, в первую очередь исходит изнутри и плюс – если вдруг что-то изменится у соседей – в Таджикистане или Узбекистане.
В недавнем докладе Международной кризисной группы говорится, что портрет завербованных неоднозначен; так как наряду с малообразованными из бедных слоев населения есть и те, кто не бедствует, например, некоторые занимались бизнесом. О чем это говорит и можно ли выделить общую причину привлекательности ИГ?
Радикалы – они сами хорошо образованные. Самая образованная публика, которая училась там, возвращается сюда и мутит воду. А то религиозное образование, что дается в странах Центральной Азии, что в России – достаточно слабое.
Что касается социального протеста, когда бедные выступают – это совершенно правильно. Но вот этот исламизм и радикализм неоднозначно коррелируется с бедностью. Там есть и богатые, и интеллигенты. Чем тогда привлекательно Исламское Государство? Их привлекает не ИГ, а радикальные идеи, которые привлекательны, потому что они развернуты на политику и направлены на поиск социальной справедливости. Они поднимают собственный авторитет. Одно дело – ты сам просто ходишь в мечеть, веришь во что-то, другое дело – когда участвуешь в работе партии или организации, принимаешь участие в этом процессе.
Зачем тогда они оттуда возвращаются обратно домой, ведь война в Сирии еще не закончилась?
Во-первых, на сегодняшний день есть определенные разочарования в Исламском государстве. Во-вторых, воевать бесконечно нельзя. Хочется отдохнуть, и я это говорю серьезно.
Потом, в ИГ начались внутренние недопонимания и плюс ко всему они конфликтуют между собой на этнической почве: узбеки не любят чеченцев, чеченцы таджиков и так далее. И с этой точки зрения непонятно что будет дальше.
В-третьих, ИГ перерос свой пик – это октябрь-ноябрь [2014]. Сейчас там ситуация непростая. Если будет удар по ним от коалиции [во главе с США]… то есть два варианта: либо они сплотятся, либо не успеют. Но в любом случае, сторонники ИГ останутся. Они будут существовать по ячейкам, по мечетям, потому что сама идея вечная.
Насколько опасны возвращающиеся?
В ГКНБ Кыргызстана есть две позиции относительно возвращающихся: одна – держать и не отпускать, вторая – выпускать их на свободу, оставить их в покое. От того, что он там повоевал и вернулся ничего особенного нет. На убийствах во время войны, мы все видим эти видеоматериалы, большого авторитета среди своих здесь не завоюешь. А парень вернулся из ИГ обратно на родину, ему здесь надо в первую очередь заниматься своим положением, зарабатывать, и ему некогда отвлекаться на промывание мозгов тут, ему не до этого. Поэтому от таких нет большой опасности.
Но в то же время, спецслужбы отдельных вернувшихся задерживают, задерживают и тех, кто там не был. Но от этого вы никуда не денетесь, потому что здесь уже вопрос не в ИГ конкретно, а в идее, которая живет и распространяется. Было ИГ, не было ИГ – идея будет распространяться всегда и везде. Это параллельный, нелояльный государству ислам. Они будут называться исламистами, салафитами, фундаменталистами и так далее, но содержание останется таким же.
Идея о создании государства на основах шариата тут была всегда. Только они [сторонники шариата] были в скрытой форме, они себя особо не проявляли. Но по мере провала светских моделей развития… люди подумали: а почему бы нам не попробовать ислам? [Они подумали] а что плохого в исламском государстве, если здесь авторитарные режимы, экономический кризис, коррупция, семейственность и никакой демократии. Что ей можно противопоставить?
Я не хочу сказать, что так думает каждый обитатель Ферганской долины, но это тоже тенденция. Она же не из потолка взялась… Остановить это невозможно. Ни в коем случае не давить, как у нас на Северном Кавказе. Чем больше давишь, тем больше потом получишь по физиономии.
Когда этот радикализм стал появляться, [государству] надо было не бороться, а для начала выслушивать людей. Нужно было их каким-то образом встраивать, вот тогда они были бы более умеренными. А те, которые уже совсем отказывались [от сотрудничества], вот там уже можно было бы применять другие методы.
Потенциал у исламского радикализма в Центральной Азии есть… потому что исламские радикалы – это реакция на социально-экономические проблемы в поисках выхода.
С чем связана такая мобилизация населения в ИГ? Когда началась война в Ираке или в Афганистане, такого не наблюдалось.
В Ираке была другая ситуация… Ирак – это не была войной за ислам.
А здесь все-таки другой лозунг – за справедливое государство… Тем более, были налажены разнообразные логистические маршруты через все удобные страны, плюс ко всему заработала разветвленная сеть вербовщиков и вся эта схема хорошо работает на мобилизацию населения в ИГ.
Насколько серьезны сообщения о том, что в ИГе создана специальная группа против борьбы с режимами в Центральной Азии?
Основной силе ИГ сейчас не до таких вопросов, потому что им нужно, в первую очередь, разобраться между собой. Вербовать, может быть, они продолжают, но уже не в тех масштабах… Они сейчас с Европой и Турцией больше воюют, чем с Центральной Азией.
Нужно четко понимать, что самая серьезная угроза против светских режимов Центральной Азии исходит изнутри, среди своего же населения. А потом идут уже другие внешние факторы.
Как вы оцениваете усилия властей Центрально-азиатских государств против вербовки их населения в ИГ и в борьбе с распространением джихадистской пропаганды?
Пока справляются более-менее, потому что в массовом порядке не уезжают. Так или иначе, власти уезд своих граждан проконтролировать не смогут, потому что способов незаметно уехать туда куча. Другой вопрос, что надо отслеживать, прослеживать, надо знать, как их поставляют в ИГ из Центральной Азии; кто их вербует, вербуют поодиночке или через местные ячейки Хизб-ут тахрир, ИДУ или еще каких групп. Это обычная оперативная работа правоохранительных органов, они должны делать всю эту работу тщательно.
Но каждая страна борется с этой проблемой поодиночке. Сотрудничества нет. Что касается Организации Договора о коллективной безопасности в отношении ИГ – это ноль, ШОС – тем более. Там больше разговоров.
Интервью с Алексеем Малашенко провел Тимур Токтоналиев, редактор IWPR в Кыргызстане.
