В хорошую погоду в маленьком парке у центрального рынка во Владикавказе можно увидеть группу людей в потрепанной одежде. Они обедают на газетах, разостланных на асфальте, не замечая любопытных взглядов прохожих.

«Еду мы покупаем на деньги, которые дают друзья или незнакомцы, ночью спим у стены или на лавочках», – сказала Фатима Газюмова, низкого роста женщина с охрипшим голосом. – «Нам некуда пойти и никто кроме Бога нам не поможет».

«По моим расчетам в Северной Осетии около 3000 бездомных. Может даже больше», – сказал директор единственного приюта Валерий Кесаев. – «Бродяжничество совсем другое дело. Это – образ жизни. Бездомными становятся люди, попавшие в экстремальные условия и по каким-то причинам потерявшие кров».

Общество в целом, кажется, не делает таких различий. Кондуктор трамвая покачала головой, когда я спросила, не знает ли она, где находится приют, открытый в 1999 г. Когда же трамвай приблизился к одноэтажному зданию розового цвета, она сказала: «А, бомжатник что ли!? Ну, так бы и сказали, что бомжатник ищете».

В приюте четыре палаты на 47 человек. Валерий Кесаев считает, что количество бездомных будет увеличиваться. «Наше правительство осуществило реформу жилищно-коммунального хозяйства, которая приведет к тому, что те, кто не сможет платить налоги, будут выселяться из собственных домов. Только 40% бездомных – приезжие, остальные – осетины. Раньше такого не было. У осетин всегда были тесные семейные узы, которые сейчас рвутся. Раньше родственники помогали попавшему в беду члену семьи, а сейчас никто не хочет помочь неблагополучному и бедному брату или сестре».

«В 92-ом году меня посадили в тюрьму за нелегальное производство и продажу водки. В день я продавала 2 ящика», – сказала Роза Кайтукова. – «Я вдова. В то время у меня не было работы, а мне надо было кормить двоих сыновей. Пока я сидела в тюрьме, моя старшая сестра продала дом, в котором я жила. С тех пор как я освободилась в 1996 г., я скитаюсь по улицам. У меня есть еще одна сестра-близнец, но она не помогла мне, хотя они не живут бедно. Мои сыновья отказались от меня и гордость не позволяет мне обратиться к ним за помощью».

Милиция Владикавказа прикомандировала к приюту дежурных офицеров следить за порядком и охранять бездомных. В приюте запрещено выпивать спиртные напитки. После трех предупреждений нарушивший правило выселяется. «В наш приют, бывает, родственники сами приводят своих родных, чтобы избавиться от них. И среди них не мало осетин», - сказала старший администратор приюта Людмила Саутиева, имея в виду распространенное мнение, что все бездомные – выходцы из краев вне республики.

Пенсионер Захар собирает бутылки в мусорных баках города, стараясь дополнить свою пенсию в 850 рублей (30 долларов). В свое время он работал в милиции, спецприемнике-распределителе для бездомных. «Когда я работ, – говорит он – я отвозил их в села сторожить пустующие дома или работать сторожами на каких-нибудь предприятиях, давал одежду и еду, но они всегда убегали. Почти все из них пьют. Многие из них умерли от алкоголизма».

Сегодня спецприемник-распределитель оказывает только разовую помощь: дают поесть, помыться, при необходимости, оказывают медицинскую помощь.

Многие североосетины подчеркивают различие между бездомностью и «бомжизмом». «Бомжизм» стал в наше время социальной болезнью, –говорит Игорь Малиев, преподаватель университета во Владикавказе –увеличение их количества непосредственно связано с изменениями в нашей жизни. Есть люди, которые сами становятся бомжами. У них есть дом, семья и зарабатывать они могли бы, но они повернулись спиной к обществу. Таких людей меньше, чем вынужденных бездомных, но, тем не менее, это – тревожное явление».

«Нет ничего позорнее, чем видеть, как осетинские семьи бросают на улицу своих родственников, включая стариков», – сказал член осетинского общества «Стыр Ныхас» Сергей Калаев. – «В советское время это были единицы, но многие стали бездомными в период перестройки. Сейчас их количество снижается, и это связано с тем, что наш президент уделяет внимание этому вопросу ».

«Мы, коренные жители Северной Осетии, не можем устроиться на работу, приобрести жилье, а беженцам из Южной Осетии правительство дает все льготы», – сказал Руслан Кусов, 22-летний бездомный с отрешенным лицом, сидящий на бордюре в парке. – «Я вырос в детдоме на улице Бзарова, потом учился в училище и жил в общежитии. Затем общежитие закрыли, и я оказался на улице. Передайте Дзасохову [президенту Севрной Осетии], что мы – детдомовское поколение – потеряли доверие к нему».

«Люди приходят сюда, чтобы переночевать», – сказал председатель Комиссии по правам человека при президенте республики Юрий Сидаков. – «Как правило, это – беженцы, изгнанные из своих республик из-за вооруженных конфликтов, жертвы грузино-осетинского и осетино-ингушского конфликтов, войны в Чечне или конфликта между Арменией и Азербайджаном. Около 57% этих беженцев зарегистрированы в Осетии, 20% выбыли в другие регионы, а судьба остальных нам неизвестна. Возможно, некоторые незаконным способом получили российские паспорта, а другие могли и бомжами стать. Среди бомжей нет осетин, родственники этого не допустят».

Однако, все бездомные, с которыми я встретилась в парке, были осетинами. Фатима Газюмова, которая уже давно там живет, сказала, что в парке уже умерло 15 человек. Кто-то замерзал от холода, кто-то в пьяном виде падал на один из многочистенных костров и сгорал заживо.

Даже некоторые бездомные разделяют двойственность и отречение, которые многие из их сограждан выказывают к их состоянию. Ирина Труш утверждает, что пела в самой дорогой гостинице города «Империал».Она и ее мать Нина сидят в парке, напротив дорогого магазина и уверяют, что они, в отличие от остальных вокруг них, не бездомные, а просто отдыхают. Они очень возмущаются, если кто-либо усомниться в правдивости их слов.

Элиза Багаева – студентка 4-го курса факультета журналистики Североосетинского государственного университета.